[1]
Захожу в речку. Вода накатывающая забирается слегка по ногам, бурлит, давит. Вода огибающая растолкала соседние струи, ей теперь нужно место — делать дугу. Вода уходящая вырыла яму в песке за ногами, мутит, клубится и только потом уходит. Весь поток принял меня, приспособился, стал другим, он меня учитывает. Голавлики поверху всем стадом сдвинулись подальше — не известно, что у меня на уме. Пескари по дну подошли к самым ногам — ищут еду в образовавшемся водовороте, щекотно щиплют между пальцами. Они меня учитывают, я часть реки, по крайней мере, часть четверти-часа общей речной жизни.
Выхожу. Поток выравнивается сразу, дно — через пять минут, голавлики начинают придвигаться на старое место, пескари один за другим покидают недавнюю ямку, скатываются в темноту. Через десять минут всё — ровно так, как было до моего вмешательства в жизнь струи. Мне даже неудобно — зачем я туда лазил, зачем радовался, что меня учитывают?
Река хороша. И была хороша. И пребудет. Память воды о заходившем — облачко песка из-под ног, уносящееся до полной невидимости стремительно, ещё на твоих глазах, не успеешь и двух шагов к берегу сделать.
Может быть — не вмешиваться... Смотреть. Появление и исчезновение созерцателя не меняет жизни и не мешает ей.